Предпосылки стиля модерн

Итак, эпоха модерна дает нам ряд противоположностей в настроениях людей, в их представлениях о жизни, в их идеях о роли искусства и его взаимоотношениях с общественными проблемами времени. И ни одно из рассмотренных явлений нельзя охарактеризовать как прямую предпосылку стиля модерн, хотя каждое из них в какой-то мере косвенно влияет на его возникновение и развитие. Главный же нерв представлений времени, возбудивший стиль, следует искать в чем-то другом, а именно в характерном для этого времени эстетизме, точнее в панэстетизме. в культе красоты, в проявлении своеобразной эстетической автократии. Именно эстетизм становится возбудителем нового стиля, и в нем следует искать основную причину художественных побуждений рубежа столетий. Красота превратилась во всеобщую, глобальную категорию, в предмет обожествления. Культ красоты становился новой религией. «Красота — вот наша религия».— прямолинейно и определенно заявлял в одном из своих писем М.А. Врубель. В этой ситуации красота и ее непосредственный носитель — искусство — наделялись способностью преобразовывать жизнь, строить ее по некоему эстетическому образцу, на началах всеобщей гармонии и равновесия. Художник - творец красоты превращался в выразителя главных устремлений времени.

Следует, однако, сказать, что тенденция превращения красоты в двигатель мирового прогресса, пробивала себе дорогу весь XIX век. через позитивизм, через прагматическое и утилитарное мышление, характерное для середины столетия. Еще на рубеже XVIII—XIX веков Ф. Шиллер в своих «Письмах об эстетическом воспитании» возложил на искусство функции гармонизации мира, обязанность жизнестроительства.

Панэстетизм. ставший одной из важнейших предпосылок модерна, был подготовлен XIX веком, а к рубежу столетий он превратился в обиходную концепцию. пронизывающую художественные представления людей от поверхности до самых глубин. Эта концепция находила себе место на разных уровнях — и в широких кругах «массового потребителя» художественных ценностей, жаждавшего красоты, и в срединных кругах, обеспечивавших широту распространения нового стиля, и в самых глубоких пластах элитарной художественно-философской мысли, творившей теорию символизма. В России идея преобразующей роли красоты по мере развития художественной и философской мысли на рубеже столетий приобретала все более определенную социально-религиозную окраску. Она опиралась на обновленное христианство.

Панастетизм был безусловной утопией. Его утопизм сказывается и в тех случаях, когда его задача приближена к повседневной жизни, и в той ситуации, когда он выступает как глобальная программа. Последний вариант дает позиция Андрея Белого. Он пишет: «В проповеднической ноте, проявившейся у величайших символистов нашего времени Ницше и Ибсена в том. что они признают в художнике творца жизни, мы и усматриваем привнесение цели, диктуемой искусству: из искусства выйдет новая жизнь и спасение человечества». А. Белый как бы поднимает задачу творения красоты над противоречиям, жизни, стремясь разрешить их не изнутри, не из самой реальности, а с позиции художника-демиурга.